Иван Охлобыстин: «Война для нас — это сейчас спасение»
Скандальный священник и звезда «Интернов» Иван Охлобыстин рассказал о том, что читает своим детям на ночь, как их воспитывает и за что «бескрайне» обижается на них, о людях-хамах, о пользе легализации оружия и о том, зачем нам всем нужна война.
— Иван, мы знаем вас как байкера, актера, рок-н-рольщика, священника, а вот для ваших детей вы в какой ипостаси более интересны?
— Сложный вопрос. Наверняка я знаю одно: детей нужно уважать. К примеру, они точно знают, что ни я, ни мама, никогда не залезем на их личные странички в интернете. Они выкладывают в каких-то сетях свои фотографии. Они влюбляются и, конечно же, у них есть своя личная жизнь. Но они дети, подростки. Иногда, конечно, я поругиваюсь за чрезмерную активность в социальных сетях. Но также мы знаем, что они никогда не залезут к нам в кошелек. У нас никогда не было никаких странных прецедентов, мы сохранили единство семьи. Мы, конечно, можем «чмырить» друг друга за какие-то проступки, и при этом будем нести любовь. А еще я знаю, что им важно что-то читать вслух. Казалось бы, ерунда, мелочь, но это реально нужно. В свое время мудрый человек мне посоветовал: для того, чтобы не потерять с ребенком общий язык, чтобы осталась эта связь «ребенок—родитель», тупо читать ребенку перед сном. Можно сказки, можно, что-то другое. Мы читаем «Евангелие» и фантастику.
— А какие из папиных «я» их больше всего цепляют?
— Вы знаете, они удивительно равнодушны к часам, телефонам, к ножам — это меня в принципе бескрайне обижает, потому что мне не с кем поделиться. Я тоскливо брожу по дому и хочу показать им новую штуку, а им абсолютно неинтересно. Я так не смог приучить Оксанку (жену. — Авт.) к часам. Вот сейчас вроде бы прижились новые часы, простенькие, но они ей понравились тоненьким корпусом. Как порядочный супруг после пятнадцати лет супружеской жизни я расщедрился на золотые часы Rolex. Их носили минут пятнадцать, потом под какой-то упаковкой спрятали, и так они до сих пор где-то пылятся. С мобильными телефонами то же самое.
— Поклонники подсчитали, что у вас в «Интернах» было только две постельные сцены...
— У меня на уровне договора было написано о том, что меня не будут использовать в таких сценах и сценах явного насилия. Я на всякий случай заранее себе это все прописал. А еще одним важным пунктом было то, что меня должны были отпускать на все великие религиозные праздники. Я вообще считаю, что либо нужно посвящать таким сценам все кино, либо вообще не заикаться.
— Скажите, в написании сценария, новых частей, вы участие принимали?
— Насколько это возможно — где-то чуть-чуть подставляем, что-то меняем, где уже совсем «вода» пытаемся это как-то минимизировать в ходе сериала. А так стараемся относиться корректно к сценаристам — у каждого своя профессия. И потом, как выяснилось, это затяжное мероприятие у меня в судьбе, я нигде так долго не работал. Поэтому разумно было бы поступать профессионально.
— Если старшие захотят идти в медицинский институт, будете их отговаривать?
— Я буду только приветствовать. Мне кажется, что профессия медика очень почетна и уважаема. Это одна из самых фундаментальных, академических профессий. Врач, военный, ученый — это вечные уважаемые категории. Дуся (одна из четырех дочерей. — Авт.) перешла из одной школы в другую, потому что ее новая школа прикреплена к «меду», а она хочет быть хирургом. Подумывает о хирургии или микрохирургии, она у нас девочка очень дотошная, предрасположена к точным наукам.
— Скажите, вы не лукавите, когда говорите, что только деньги вами движут, что вам семью нужно обеспечить, что вы бы все бросили, если бы не деньги?
— Деньги не нужны. Нет, нужны, но только номинально, чтобы покрывать какие-то вещи. У меня чуть другие общественные задачи. В идеале мы должны когда-то дойти до уровня таких фильмов, как «Летят журавли», «Три тополя на Плющихе». То, чем отличалось настоящее русское искусство, которое канонично. А начинать надо с освоения того, что есть.
— И вы решили, что надо именно этим заняться? Вы в этом будет е более важны, нежели священник?
— Нет, я более важен, чем священник, не буду. Все равно мне когда-нибудь предстоит вернуться. Предстоит тяжелый период перегравитации. Наверняка меня будут ругать, но я к этому отношусь спокойно, потому что не причисляю хамов к людям, не прислушиваюсь к их мнению.
— А все, кто вас ругает, — хамы?
— Нет. Бывает, что меня ругают по существу. Когда ругают по существу, то я всегда избираю тех, которые не обижают внутреннее достоинство человека. До этой грани можно делать все что угодно. При этом как бы ты ни критиковал, как бы ни осуждал — все равно ты должен уважать человека как личность.
— Вы многих удивили, когда предложили легализовать короткоствольное оружие. Не опасаетесь, что им будут пользоваться просто для разборок, а не для самозащиты?
— А им и сейчас пользуются. Вот только у бандитов оно есть, а у порядочных людей нет. Есть много травматического оружия, которое, как по мне, хуже с точки зрения психологического воздействия. Потому как пистолет просто так не достают. Пистолет достают для того, чтобы сразу стрелять, в нем нет психологии. В травматическом пистолете есть психология, из-за этого создается иллюзия «вдруг еще все будет хорошо», но ничего уже хорошо не будет. Ведь оно так же убивает, как и обычное. Когда пройдет первый болезненный период внедрения короткоствольного оружия, отношение к гражданской ответственности у каждого гражданина изменится в лучшую сторону. Потому что все будут знать, что у бабули в кошелке вместе с пакетом молока может лежать пистолет. И кто ее знает... Это довольно важно. Мы нация, которая просидела в каторгах. Мы нация, которая лучше всего «по пьяни» поет каторжные песни, потому что они самые любимые. Мы умеем пользоваться оружием, у нас не будет истерики. А как резали стеклом «по пьяни» на кухне друг друга, так и будут резать. Сейчас нас просто лишают гражданского права.
— Вы говорили, что с удовольствием отдали бы своих детей в военно-спортивный лагерь...
— Говорил и говорю. Отдал бы. Ну вот что дает та армия за два года? Толком ты практически нигде не участвуешь и мало чему учишься. Армия не дает опыта общественного жительства, надо учиться жить с людьми в одном коллективе.
— Военно-спортивный комплекс — это учение жить в одном коллективе?
— Да. Более того, я считаю, что война для нас — это сейчас спасение.
— Война с кем?
— С кем попало. На данный момент, это так неважно.
— Это вы о внешней политике?
— Да. Гражданская нация у нас здорова. Я реалист. Посмотрите: наша страна всегда вставала на ноги.
— А священник может так думать?
— Священник может думать по-всякому, но не все должен проповедовать.
— Но вы это проповедуете.
— Нет, я просто констатирую факт. Сейчас ведь что: Европа кипит, Азия кипит. Америка сейчас поставит Восток на колени... Мир погряз по уши в грехе, дальше некуда, дальше — просто пропасть, и природа на такое чаще всего реагирует войной. Война — это природное явление.
