Не правда, что время лечит все раны

Самое страшное – это не смерть. Самое страшное – это когда уже поздно… 

Поздно любить человека, который когда-то любил тебя, а сегодня уже привык к другому и, «благодаря» именно тебе, совсем в этой жизни разучился любить, тебя тоже… 

Поздно любить и понимать родную мать, потому что ее просто на этом свете уже нет… 

Поздно захотеть посмотреть с отцом футбол или пойти с ним на рыбалку, ибо он, твой отец, так долго от тебя этого ждал, что теперь просто не в состоянии поверить в твою искренность, и он сам уже ничего от тебя не хочет… 

Да, у каждого из нас есть свое ненавистное «поздно», которое клещами сжимает за горло в минуты нашего одиночества… 

Иногда, как на исповеди, мы делимся этим своим «поздно» с незнакомыми нам людьми, случайными в этой жизни попутчиками, но ничего не помогает. Не правда, что время лечит все раны… И мы продолжаем жить дальше с тем, что могло бы с нами никогда не случиться, если бы заранее знали результаты своих ошибок… 

В поезде в Санкт-Петербург я познакомился с бывшим воином российской армии, бравшим когда-то Грозный. Молчаливый сосед по купе после нашего с ним мужского застолья вдруг стал откровенно выливать свою боль: 

- Подвал мы забросали гранатами, но среди мертвых не было ни одного боевика, вообще ни одного чеченца – все русские… Женщины, старики, дети… Чеченцы знали о штурме федералов и всех своих предварительно из города эвакуировали… А наши танкисты, наступая на город, в упор расстреливали его жилые дома, чтобы пехота несла меньше потерь. Мы же, пехотинцы, не входили в развалины, пока не забрасывали их подвалы гранатами… И я никогда не забуду мертвые лица тех, русских грозненцев, которых я убил, но, к сожалению, ничего уже изменить нельзя… 

Нет, не всегда за ошибками частного характера стоят только частные судьбы. Нередко и трагедии целого народа. Здесь я о наших украинских выборах во власть. И нет у меня никакой жалости к тем, кто вчера отдавал мою судьбу, судьбу моих близких и всей моей страны в руки, скажем, того же Тигипко, а сегодня громче всех его проклинает. Ибо ввести в обман можно только лишь согласных быть обманутыми. Что уж теперь каяться? 

Как часто на волне мести или патриотизма, не следуя здравому смыслу, мы вливаемся на том или ином «майдане» в бурлящий эмоциями поток пресловутого большинства, а потом каемся в своей глупости, поздно понимая, что опять тебя пошила в дурни твоя лукавая власть… 

Главное правило любого оккупанта: «Разделяй и властвуй!» Пользуются им и все, рвущиеся к власти, негодяи. В 1917-м один из них, лысый и картавый, разделил нас на классы, а сегодня его выкормыши делят на языки… И пока завтра на Украине вновь не грянул гром барабанов очередной избирательной кампании, заглушающий вокруг себя все живое и разумное, давайте попробуем сказать подонкам, разрывающим Украину пополам, о том, что мы, украинцы, есть единый и неделимый народ! Что русскоязычный украинец любит свою Родину не меньше, чем его украиноязычный соотечественник, и в подтверждение тому, хочу рассказать историю, случившуюся со мной в те времена, когда любить Украину можно было только по-советски… 

Было это в армии. После учебки в Остре (Черниговская область) я попал в испытательный танковый батальон, в состав которого штаб армии, находящийся тогда в Днепропетровске, отобрал самых лучших молодых танкистов из всех танковых полков, базирующихся на Украине. 

В то время каждое воинское подразделение максимально формировалось на интернациональной основе. И никогда так не было, чтобы любое воинское подразделение Советской Армии состояло из представителей одной национальности. Как случилось, что весь наш батальон представляли, кроме двух грузин и одного азербайджанца, лишь украинцы? – сказать не могу, но это произошло. 

Поездом «Днепропетровск — Барнаул» нас, уже испытателей, отправили в Тоцкие лагеря Оренбургской области, где в 1954-м был произведен первый в Советском Союзе наземный атомный взрыв… 

В Тоцке нас разместили на верхнем этаже танкового полка. Подчинялись мы только Москве и были под «двумя нолями» – то есть совершенно секретными. Танк, который нам предстояло испытывать – тоже был засекреченным и на вооружении еще не стоял. Поэтому любые контакты, даже с военнослужащими из других подразделений, нам были запрещены. Но в первый же вечер, с целью обобрать, избить и восстановить свою власть над прибывшей из Хохляндии молодежью, к нам поднялись местные «деды». И мы, 120 «молодых» украинцев, так их отделали, что они не могли самостоятельно встать на ноги и убраться прочь… По дивизии мгновенно пронесся слух о «бандеровцах», избивших всех дедушек-танкистов, и дневальные дивизии стали на ночь запирать двери своих казарм на швабру, опасаясь нападения украинцев… 

После этого не только в нашем полку, но и во всем Тоцке «хохлы», стали до самого окончания своей службы не просто неприкасаемыми, а теми, кого боялась вся местная «дедовщина». Благодаря нам, здесь уже никто не смел обидеть любого молодого солдата-украинца. То есть мы стали практически теми же запорожцами, только уже в степях Оренбуржья, к которым всегда за помощью и защитой могли обратиться их земляки, призванные служить в эту Богом забытую глубинку России. 

В расположении нашего батальона был телевизор. Когда он показывал новости, имеющее отношение к Украине, все хлопцы пулей слетались к его голубому экрану, и радости не было границ! Не важно, что показывали! С жадностью смотрелось все! Даже то, к чему дома и за уши бы не притянули. Вот уж где хор имени Веревки с его «Реве та стогне Дніпр широкий» становился дороже любимых битлов… 

На гражданке я был музыкантом и в своем батальоне тоже организовал солдатское ВИА (вокально-инструментальный ансамбль). Когда же встал вопрос о репертуаре - мы, никогда ранее не говорившие по-украински на Родине, на российской земле стали вспоминать, прежде всего, украинские песни. Но оказалось, что от начала и до конца никто из нас, «східняків», не знал ни одной песни на рідною мовою… 

Из сложившейся ситуации вышли следующим образом: кто-то вспомнил тот или иной куплет, кто-то знал припев. Писали домой письма с просьбой к друзьям и близким прислать нам тексты, кассеты с украинскими эстрадными песнями, и в программе нашего ансамбля зазвучали практически все популярные в те годы песни Украины. 

В свободное от маршей и стрельб время, а главной задачей у испытателя было только одно: «техника на износ», наше ВИА концертировало по всему Поволжью. 

Однажды, с приличным опозданием, нас привезли в какой-то населенный пункт, и устанавливать аппаратуру пришлось уже при зрителях, заполнивших до отказа концертный зал сельского клуба. 

Через служебный ход первыми, как всегда, мы притащили на сцену барабаны. Устанавливаем их и слышим (твою мать!), а за кулисами зритель «гомонить українською»! Вначале подумали, что это нам почудилось. Подошли к закрывавшим сцену кулисам, прислушались. 

- Українською! 

- Хлопці! Де ми? Вони ж говорять українською! 

Как? Почему? В глубине России, в сердце оренбургских степей, в забытом Богом и людьми уголке, накрытом когда-то атомным взрывом, из которого предварительно эвакуировали местное население, состоявшее в основном из мордвы, чувашей и татар, стоял самый настоящий украинский гомін! 

И нас, украинских, но русскоязычных пацанов, тоскующих на чужбине по родному дому, солдат-музыкантов из Днепропетровска, Донецка, Харькова и Луганска – здесь, в России, охватил самый настоящий мандраж от того, что на этот раз мы должны будем петь не перед впадающей в экстаз от украинской «Ти ж мене підманула» кацапнёй, а перед своими же земляками!!! Украинцами!!! Неизвестно по каким причинам, но оказавшимися в этой чертовой оренбургской степи, из которой, если бы только разрешили!, я бы ушел на Украину пешком! Только бы домой! Только бы домой!!! 

Концерт проходил, казалось бы, как обычно: артисты, зрители, аплодисменты. И все же что-то было не так! С каждой украинской песней зал становился тяжелее, как небо перед грозой, затягивается свинцовыми облаками… Нет! Это была благодарная к нам публика, может быть, даже самая благодарная из всей, ранее нам аплодировавшей, но это был совсем не тот зритель, которого мы знали когда-то. Здесь все было не так! НЕ ТАК! Не было смеха, не было в наш адрес реплик с мест, никто не разговаривал друг с другом – ни во время нашего выступления, ни в паузах между песнями, что обычно всегда сопровождает любой концерт. Здесь было нечто, что отрезвляло нас до неизвестного нам ранее чувства… Отрезвляло настолько, что от этой трезвости становилось не по себе… 

В конце каждого из наших выступлений мы везде и всегда пели песню неизвестного мне автора 70-х, в которой были такие слова: 

Коли на чужині душа с суму мліє, 

Я згадую край свій, де друзі, сім’я. 

Моя Україно, ти матінко рідна, 

Любов незгасима, веселка моя. 

Від Чорного моря до сивих Карпатів 

Лунає повсюди ця пісня моя. 

Моя Україно, ти матінко рідна, 

Любов незгасима, веселка моя. 

И на этот раз песня неизвестного нам автора про «Веселку-Україну» полилась из наших уст к нашему такому нежданному в этих местах зрителю. 

Гробовую тишину концертного зала, один за другим, стали разрывать нечеловеческие крики человеческих душ! В основном это были старухи, которые друг за дружкой начали терять над собой контроль и в своих рыданиях уже не стеснялись никого. Их мужья-старики, стиснув зубы и кулаки, плакали молча. Их дети и внуки, знавшие о своей Родине, об Украине, только с рассказов своих родителей, сидели с бледными лицами в глубоком молчании… 

И вдруг одна из старух поднялась со своего места и стала пробираться к сцене, крича нам только одно: 

- Синочки мої! Я з Херсонщини! 

В унисон ей, пытаясь докричаться не то к нам, не то к самой Украине, выплескивая из раненых своих сердец и душ страшную боль, каждая из женщин стала кричать нам о своей малой Родине: 

- А я з Полтавщини! 

- Я з Львівщини! 

- Я з Сумщини! 

- Я з Волині! 

Все они, эти обезумевшие старухи, облепив сцену, тянулись своими высохшими от тяжелого труда руками к нашим солдатским сапогам, как к самому родному и желанному, потерянному когда-то в этой жизни, и благодаря нежданному случаю, вновь обретенному… 

Столько лет прошло, целая жизнь, а я до сих пор не могу спокойно вспомнить концерт для тех, кого когда-то большевики вывезли с Украины и выбросили посреди Оренбуржья, оставив хохлов выживать под открытым небом… 

Но поверьте! Судьбы героев моего рассказа были бы совершенно иными, если бы украинские политики той, послецарской Украины: и Грушевский, и Петлюра, и Махно, и Бог еще знает кто – были бы едины не ради своих личных амбиций, а ради будущего своей страны, своей Украины и ее народа. Но этого, как вы знаете, не случилось… 

Сегодня мы живем в Украине, которую политики вновь между собой разделяют, дабы властвовать: если не над ее западом, так над ее востоком и югом. Эти люди забывают, что история любит повторяться и жестоко наказывать своих двоечников. Поэтому, пока не поздно, нужно издать соответствующий закон и в судебном порядке прекращать практику деления украинцев на восточных и западных! Чтобы новая «сибирь», новая «степь» России, опять не стала для нас, новых неразумных сыновей Украины, местом встречи, которое изменить уже будет нельзя, ибо потерять независимость намного проще, чем опять ее обрести. 

Геополитик и публицист Валерий ЛЮБЧЕНКО для Politica-Ua